Гинтоки и камаз
анон пережидает срач, накрывшись перекати-поле
Рисовалка
Драббл
анон/Задолбала ХиджигиноваНа самом деле, наши отношения были немного сложнее, чем просто это…
Не могу точно сказать, когда точно всё это началось. Я, как обычно, лежал где-то между кладбищем и родной делянкой, накрывшись шляпой, и одним глазом поглядывал на плывущие по небу облака. В воздухе чувствовалось какое-то странное застывшее ожидание. «Четверг. Это наверняка четверг,» - подумал я. В городе было тихо, только где-то за моей спиной поскрипывала дверь сраного салуна. Я уже почти собрался встать, но в тот самый момент шейным отделом позвоночника почувствовал поскрипывание где-то в недрах дивана. И передумал вставать. Я как будто проснулся и прислушался к шорохам. Но всё уже затихло, только перешептывались кактуары на грядке.
Меня не покидало странное чувство. «Замечательный вид,» - подумал я, глядя на убегающие вдаль кактуары. Где-то поблизости наверняка были почтальон и пастух. Я почти чувствовал запах табака и коров. «Васильки. Где-то должны быть васильки. И броневики.»
Пригревшись на солнышке, я задремал и снилось мне что-то странное. На меня бежало, мыча, здание мэрии, а несколько коров курили у забора и смотрели на меня взглядом Клинта Иствуда, и еще одна, рыжая, больше напоминала молодого Уильяма Шатнера. Кажется, в тот момент я многое понял и осознал, но, проснувшись, уже ничего не помнил. Я спрятался за броневик и начал искать что-нибудь полезное в карманах. Но как, черт возьми, думал я, (разглядывая связки гранат, миномет, винтовки и автоматы), как это все поместилось в мои карманы? К счастью, эта здравая мысль разбудила меня. Вечерело. Где-то на фоне заката пробежало несколько охотников племени мумба-юмба, преследовавших особенно крупного кактуара. «Вот негодяи» - подумал я. Под шейным отделом позвоночника снова что-то заскреблось. Я проигнорировал шорох на этот раз и решительно лег в сторону салуна.
Сегодня там было особенно весело. Я осторожно зашел и постарался как можно незаметнее пройти в мой любимый тихий уголок рядом с кладовкой с боевыми швабрами.
(Некоторые из них явно декоративный хлам, но некоторые, надо признать, еще могут задать… задать… чего? Не знаю, если честно. Потому как задающие жару боевые швабры кажутся мне чем-то неодобряемым международным гуманитарным правом.)
В этот вечер в салуне мне места явно не было. Некоторые посетители бурно предвкушали спиритические сеансы, перебирали и чистили пронзаторы. Другие же искренне веселились, пили, играли в карты, домино, шахматы, маджонг, го и чапаева. Но тоска медленно наполняла моё сердце. Почему люди веселятся, подумал я.
В жалком состоянии я выбежал из салуна. В глазах стояли слезы, в душе было пусто, как в холодильнике. Уже совсем стемнело, и с неба на меня светили холодные звезды. Я уже точно знал, куда меня несут ноги и что я должен сделать. В руках у меня была лопата, а еще где-то – решимость. Не вполне уверен, где именно. Может, в желудке. Или в печени. Или в мозжечке. В любом случае, я шагнул за ворота кладбища.
Вдалеке, за оградой, колыхались и перешептывались кактуары. Я же шел к своей судьбе. Она была там, в правом ближнем углу.
Долго работать не пришлось, и из-под земли показались ее тонкие хрупкие руки. Они тянулись ко мне, как будто хотели обнять. В одной руке был стакан, в другой – бутылка. Ах ты ж моя красавица, всегда знаешь, что нужно одинокому человеку холодным вечером, с нежностью подумал я.
И, когда она, наконец, показалась целиком, я не смог сдержать чувств, упал в её костлявые объятия и разрыдался. Когда же я успокоился, она протянула мне бутылку.
- Текила? – прохрипела душенька моя, то ли спрашивая, то ли утверждая.
- Каннибализм!? – ответил я, вначале вроде бы твердо, но потом все же как-то с сомнением.
(Хорошее слово – каннибализм. Всегда успеешь передумать.)
Ночь пролетела незаметно. Кажется, я много говорил. До сих пор об этом мне напоминает боль в горле. Вначале плакался и жаловался, она внимательно слушала и подливала в стакан. Кажется, кивала и хрипела что-то неразборчивое. Но позже моё отвратительное настроение выветрилось и я, вроде бы, рассказывал ей о звездах, далеких галактиках, последнем рубеже, движении облаков, формировании туманностей и циклонов, и почему-то об Омаре Хайяме.
«Задолбала! Не думай, что я такой! На самом деле я совсем другой! Я видел движение светил и некоторых трибблов! Видишь, там, далеко-далеко, так далеко, что отсюда не увидеть, за Раксокорикофалопаториусом, на маленькой-маленькой планете, живут разумные мхи, и им снится, что они прекрасные фиалки». А она, прекрасная и загадочная, негромко клацала зубами и похрипывала. Но большей частью, кажется, я нес какую-то вдохновенную чушь и рассказывал ей стихи. О тщетности сущего, цветах, и корове, объевшейся забродивших яблок.
Но близился рассвет, и нам пришлось расстаться. Солнце медленно вставало из-за горизонта, а я, как обычно, лежал среди кактусов и смотрел в небо. На душе было спокойно.
Мадао-футболка
читать дальше